Экономисты представили три сценария развития экономики России под воздействием шока, вызываемого сокращением доходов от экспорта энергоресурсов. Парадокс в том, что ожидание этого сокращения приводит к росту внутренних инвестиций
На начало 2023 года экспортные доходы России от продажи энергоресурсов остаются высокими, однако на горизонте нескольких лет велики риски их снижения из-за ограничений со стороны недружественных стран. Об этом предупредили главный экономист Банка России Михаил Андреев и заведующий международной лабораторией математического моделирования экономических процессов Института Гайдара Андрей Полбин в статье «Оценка макроэкономических эффектов от ожидаемого сокращения нефтегазовых доходов» (есть у РБК), опубликованной в апрельском номере журнала «Вопросы экономики».
Авторы исходили из трех сценариев сокращения доходов России от сырьевого экспорта на горизонте ближайших лет— на 40, 60и 80%. Они утверждают, что такое снижение может оказать «нетривиальное» влияние на динамику основных макроэкономических показателей страны.
РБК направил запрос в Минэкономразвития.
Резкие изменения
В последний год ряд государств отказались от покупки энергоносителей из России, а также ввели «потолок» цен на российские нефть и нефтепродукты, напоминают авторы исследования. На фоне введения ограничительных мер вырос дисконт, с которым торгуется российская марка нефти Urals к марке Brent: его величина весной 2022 года достигала $40 забаррель, к концу лета снизилась до $20–25 забаррель и вновь увеличилась к началу 2023 года до $30.
«Существует вероятность сокращения выручки России от экспорта энергоносителей на горизонте нескольких лет как по причине отказа ряда государств от потребления именно российских энергоносителей, так и в силу общего сокращения спроса из-за намерений мирового сообщества снизить зависимость от них под эгидой борьбы с глобальным потеплением»,— говорится в статье.
Чтобы оценить макроэкономический эффект от таких событий, авторы построили модель экономики России, которая представляет собой «малую открытую экономику», сильно зависящую от экспорта природных ресурсов и имеющую закрытый финансовый счет платежного баланса. Последнее означает, что экономические агенты не имеют возможности ни занимать средства извне, ни вкладывать за рубежом (в реальности финансовый счет России не является сейчас полностью закрытым, оговариваются авторы). При этом все агенты ожидают перманентного падения стоимостного объема сырьевого экспорта через восемь кварталов от текущего момента— на 40, 60или 80%.
Читайте на РБК Pro Вклады в юанях: почему ставки по ним растут и что будет дальше «Дедовщина» в стиле Microsoft: каково работать в GitHub — в 4 пунктах ФНС следит за уходом зарубежных компаний. Кому могут доначислить налоги Какие компании выиграют от развития Северного морского пути
Воздействие шока ожиданий на экономику сосредоточено в окрестности двух моментов времени: в момент появления новости и в момент реализации события (падения экспорта), указывают экономисты. Их расчеты показали, что ожидания будущего падения сырьевых доходов не приводят к моментальному снижению показателей экономики. «Резкое снижение ВВП и потребления происходит ближе к фактическому наступлению спада в экспортной выручке, а в краткосрочном периоде динамика данных показателей плавная»,— констатируют они. Так, при сокращении сырьевых доходов на 40, 60 и 80% в долгосрочном периоде ВВП снижается на 7,1, 10,7и 14,2% соответственно, а потребление домохозяйств— на 9,3, 14и 18,6%. Однако за восемь кварталов до этого динамика показателей выражена мало.
Согласно использованной авторами модели, падение экспорта в сырьевом секторе частично компенсируется ростом поставок в несырьевом секторе, не подверженном санкциям. Это связано с ожидаемым ослаблением национальной валюты, которое выгодно несанкционным экспортерам, а также снижением реальных зарплат. В результате совокупный экспорт снижается менее значительно, теряя от 20до примерно 50% в зависимости от сценария. Рост неэнергетического экспорта в этой модели авторы характеризуют как эффект, обратный «голландской болезни». Ослабление рубля приводит к росту инфляции, что вынуждает регулятора увеличивать ключевую ставку.
Разница между ожидаемым и неожиданным шоками
Авторы отдельно отметили различия в действии ожидаемого шока падения экспортных доходов (через восемь кварталов) и неожиданного шока падения доходов (в текущем квартале). С одной стороны, оба шока характеризуются схожими последствиями: падением потребления, выпуска, импорта, обесцениванием национальной валюты. Однакос другой —значимое отличие состоит в том, что при ожидаемом шоке ряд показателей экономики— номинальный и реальный обменный курс, уровень цен, процентная ставка— падают, а при неожиданном шоке,напротив, растут. В результате денежно-кредитная политика в рамках режима таргетирования инфляции реагирует противоположным образом: при ожидаемом шоке ставка снижается, при неожиданном— увеличивается.
Ожидания относительно снижения экспортных доходов в будущем, «как ни парадоксально, оказывают стимулирующий эффект на инвестиционную активность», указано в исследовании. Это обусловлено, в частности, ростом сбережений в сочетании с ограничениями на движение капитала.
Совокупные инвестиции в экономике в краткосрочном периоде увеличиваются на 4,5–9,0% относительно базового варианта экономического развития, а на пике, через шесть кварталов, показатель растет на 15,8–31,6% (в зависимости от сценария спада энергетического экспорта). Это говорит о том, чтотеоретическимотив сбережений «на черный день» при ограничениях на капитал может стимулировать инвестиционную активность внутри экономики, объясняют эксперты. Другим фактором роста вложений является активность в несырьевом экспортирующем секторе.
В 2022 году инвестиции в основной капитал выросли на 4,6%, несмотря на снижение ВВП на 2,1%, сообщал Росстат.
Андреев и Полбин заключили, что рост инвестиций (хотя и в меньшем размере) наблюдается и в случаях, когда финансовый счет открыт или несырьевой экспортирующий сектор статичен даже при санкционных шоках.
Стрессовые сценарии
Каждый из использованных предлагаемых сценариев на данный момент можно назвать стрессовым, полагает директор группы суверенных и региональных рейтингов АКРА Дмитрий Куликов. «С перечисленными в статье предпосылками долгосрочный эффект на уровень реального ВВП (то есть отклонение от сценария, в котором падение нефтегазового экспорта вообще не случилось), согласно нашим расчетам, былбы несколько меньше: 6, 9, и 12% на пятилетнем горизонте. Но на десятилетнем горизонте уже 7–17% в зависимости от сценария»,— отметил он.
В модели авторов инвестиции растут в краткосрочном и среднесрочном периоде, отмечает Куликов. В долгосрочной перспективе, по его оценкам, они все-таки снизятся, хотя скратко- и среднесрочным эффектом он согласен.
По мнению директора Института народнохозяйственного прогнозирования РАН Александра Широва, резкое снижение экспортных поступлений, которое допускается авторами статьи, маловероятно. «Мировая экономика в своем развитии требует определенных объемов энергии, и если какие-то страны отказываются от наших энергоносителей, это значит, что они должны будут эти ресурсы получить где-то еще. Но так как объем ресурсов в принципе ограничен, страны, которые их предоставят, будут вынуждены сократить поставки на другие рынки— например, Юго-Восточной Азии, Индии»,— рассуждает экономист. По его мнению, вследствие этого отказ от российских энергоресурсов «не имеет перспектив».
Министр энергетики Николай Шульгинов в конце марта говорил, что России удалось полностью перенаправить на другие рынки весь объем экспорта нефти, который попал под западное эмбарго, то есть общие продажи не снизились.
Говорить о сокращении нефтегазовых доходов России можно только в контексте сжатия мировой экономики, уверен Широв. Однако, как показывает опыт, спрос на сырье в момент кризиса снижается медленнее, чем на неэнергетические товары. Кроме того, фактором снижения доходов может стать энергопереход, однако это вопрос средне- и долгосрочной перспективы, отметил также он.
Снижение доходов России будет, это неизбежно— к 2030 году оно может достичь 60%, считает исполнительный директор Института экономики роста им. Столыпина Антон Свириденко. Главный путь компенсации этого спада— масштабные инвестиции в технологический сектор, а также производство средств производства, промежуточных товаров и товаров длительного пользования, полагает он.
По итогам 2022 года доля нефтегазового сектора в ВВП России составила 18,1%, увеличившись за год на 1,4 п.п., следует из данных Росстата.
Весенние скидки в Лэтуаль